По материалам лекций Невилла Броуди в Москве и Санкт-Петербурге. Перевод: Ольга Чернышева
Трудно сегодня обсуждать дизайн в такой непростой момент в нашей жизни, когда мир так нестабилен. Крайне важно всегда рассматривать вещи в контексте. По отношению к любому дизайну таким контекстом должны быть мир и общество, являющееся его средой и которому он, вообще говоря, служит. В условиях, когда мир становится все более тесным и подчиняющимся определенным стандартам, и западная культура распространяется практически беспрепятственно по всему миру, необходимо рассматривать не только индустрию, частью которой мы являемся, но то воздействие, как положительное, так и отрицательное, которое мы на нее оказываем. Важно также понять, в чем и почему наше движение вперед сталкивается с яростным сопротивлением, а то, что мы считаем прогрессивным, считается агрессивным.
Кажется, мы больше сфокусированы на том, ЧТО и КАК мы делаем, а следует подумать, ЗАЧЕМ?
Мы – посредники, мы – те, кому доверено находиться между обществом и его информацией. Именно мы помогаем формировать мнение читателей при помощи того, как мы интерпретируем и преподносим идеи. Именно мы решаем, в чем смысл текста и как его нужно воспринимать. Своей информацией мы формируем результат, при этом – информация – это то, как подается факт.
Мы слишком увлечены получением признания и инновационным дизайном.
Мы должны быть более осведомленными. Мы имеем прямой доступ к информации в ее первоначальном виде. Мы имеем доступ в оба мира – до опубликования и в мир получения информации, т.е. мы преобразуем невидимые концепции в готовые формы, мы превращаем мысли и действия в образы и отношения. Очень часто мы, как фильтр, контролируем толкование мира и манипулируем его пониманием. Мы берем реальный жизненный опыт и превращаем его в формулу. Шрифт, который мы выбираем, фотография, которую мы отбираем, то, как мы используем пространство, все это воздействует на наше восприятие. Шекспир, напечатанный 36pt Franklin gothic condensed, будет восприниматься совершенно по-другому, если бы он был напечатан 10pt Garamond.
Во-вторых, я сам обнаружил, что становлюсь абсолютно оторванным от своей работы и ее смысла. Это чувство затронуло и другие сферы моей жизни, и я мучительно пытаюсь найти главную цель. Это не только духовная дилемма, но и социальная. Мне трудно понять свою главную цель, если она у меня есть, понять окружающий мир и определить свое место и роль в нем, если они есть.
День за днем я продолжаю совершать привычные действия, при этом активность явно увеличивается, а отдача уменьшается. И по мере того, как становится все труднее понять смысл моего существования, я пытаюсь противостоять этому с помощью бурной деятельности, испытывая чувство полного опустошения от маниакальной непродуктивности.
Например, я получаю, как и все, огромное количество электронной почты. Даже после удаления спама и несущественных сообщений остается 50 с лишним сообщений, требующих ответа, и этот процесс часто занимает несколько часов в день.
В каком мире я живу?
Мой мир полон технических новинок и приспособлений. С моего мобильного телефона я могу отправлять электронную почту, просматривать Интернет с большой скоростью, читать новости, получать и просматривать видео, прослушивать всю мою музыкальную коллекцию, использовать его как записную книжку, делать и редактировать фотографии и отправлять их друзьям, отправлять текстовые сообщения, играть в игры, просыпаться по будильнику, контролировать финансы, оплачивать счета. Когда я использую свой мобильный как пульт дистанционного управления, я могу управлять почти всеми своими электронными приборами. И где-то между этим я могу еще и разговаривать с кем-то. Единственное, о чем я пока жалею, это то, что он не готовит мне еду.
Я испытываю такое чувство, как будто множество проводов и трубок подсоединено ко мне, чтобы вводить и выводить информацию, подобно множеству капельниц.
Я перестаю воспринимать самого себя во всем этом, и даже мое существование перестает быть чем-то целостным, и я чувствую, что становлюсь неким центром, hub-ом системой каналов для передачи информации с большой скоростью. Этот процесс не оставляет времени для глубокого изучения чего-либо. Необходимость одновременно получать и отправлять миллионы посланий в день приводит к тому, что я становлюсь машиной с характеристиками ввода и вывода.
Этот процесс означает, что идеи не получают глубокого развития из-за нехватки времени, создающиеся поверхностно материалы тут же публикуются, полуоформленные концепции выталкиваются за дверь в дикой гонке заполнения каналов. Требования такой ненасытной машины коммуникаций должны быть удовлетворены. Больше журналов, больше каналов. Около 20.000 часов эфирного времени в неделю необходимо заполнять каждую неделю.
Я живу в мире поистине безграничных возможностей, со множеством вариантов и путей, мире, в котором, как я считаю, настоящий выбор делаю я, но я просто выбираю из отобранных вариантов. На самом деле я не изменяю свой мир, я просто вношу коррективы и фильтрую его. Я не изменяю основную идею, она защищена, и разрешить это означило бы дать слишком много власти потребителю. Единственный реальный выбор, который у меня есть – это все выключить. Или включить. Средства массовой информации подстраиваются под мои вкусы в надежде сбыть мне больше своей продукции. Копирование (подражательство) – самая искренняя форма лести.
Существуют так много возможностей выбора, что я тону в них, кружась в водовороте из множества изданий, CD, вебсайтов, телевизионных каналов, число которых растет с каждым днем.
Я живу в мире, в котором я теряю чувство интуиции, природное чутье, я теряю способность к творчеству, перестаю быть естественным, гармоничным. Живу в мире, где моя реакция является запрограммированным ответом на технологические или механические решения, хотя мне кажется, что я делаю свободный выбор. Сегодня я занимаюсь расчетами, вместо того, чтобы заниматься творчеством. Я забыл, что такое создавать что-то руками, лепить из глины, наблюдая за рождением новых форм и чувств. Я сравнивал свою работу с исполнением джаза, отточенной импровизацией. Сегодня я больше играю музыку по нотам маркетинга.
Искусство и культура переживают сегодня синдром, который я называю синдромом постпроизводства. Другими словами, культура большей частью сегодня подвергается расчетам и прогнозам, подстраивается для получения нужной реакции, управляемого результата. Проект начинается с реакции, а затем движется назад к предмету. Затем мы его осуществляем. Мы больше не осмеливаемся допускать, чтобы что-то происходило случайно, идти на что-то неизвестное, испытывать что-то непредсказуемое.
Мне кажется, я живу в мире, в котором бизнес важнее всего, в котором все решения определяются квартальным доходом, в котором борьба за привлечение клиентов стала всепоглощающей, как и требование, которое я принимаю, использовать мой талант для того, чтобы убеждать аудиторию покупать товары моих клиентов, чтобы оставаться в бизнесе. Это – мир страха, в котором мы принимаем решения по принципу выживания, но в этом мире не хватает на всех денег, клиентов, признания и наград, чтобы противостоять нищете. И поэтому нам нужно все больше и больше, а жертвой становится наша свобода творчества и ничем не ограничиваемое развитие человеческой личности и культуры.
За последние двадцать лет или около того, произошли существенные изменения.
Когда я начинал работать, для меня не имело значения, заработаю я денег или нет. На самом деле, я жил у черты бедности почти четыре года после окончания колледжа, каждый раз не зная, как я заработаю следующие деньги. Мною двигала уверенность в том, что риск того, что я делаю, оправдан и моя работа может позволить каким-то образом изменить восприятие людей. Я был частью так называемого революционного поколения, вышедшего из культуры 60х, поколения, которое искренне верило в то, что обществу можно бросить вызов и изменить его к лучшему, что художники работают на благо общества и что идеи значат больше денег.
Такой открытый вызов правительства Рейгана и Тэтчер сочли опасным и быстро заменили его в жизни общества системой рекламы и торговли, способной имитировать опасность, не будучи опасной, для того чтобы заполнить все рыночные сегменты. Такая политика устраняла какую либо реальную опасность, потому что трудно бороться с отражением в зеркале. Взамен предлагалась коммерческая культура в качестве главной цели творческого сообщества. Это привело к тому, что сегодня все поставлено на коммерческую основу, превращено в предмет купли-продажи и усреднено. Все, что может представлять риск, просто не производится, а если производится, то не распространяется через крупнейшие каналы распределения как в реальном, так и в электронном мире.
На смену революционному поколению пришло поколение «комфорта и престижа», отказавшееся от риска, стремящееся к безопасности поколение, изолированное от хаоса свободы творчества.
Теперь, в третьем акте этой пьесы, мы в состоянии осознать, насколько пуста наша культура, насколько взаимозаменяем и ограничен наш выбор, понимая, что где-то должно быть что-то еще, и заполнение этой пустоты борьбой неубедительно. Мы стремимся к более духовному миру, но мы не доверяем религии. Молодое поколение понимает бессодержательность своей коммерциализированной культуры, но зов революции стал слабым эхом, заглушаемым перегруженным медиа эфиром.
Мы живем в мире, где революция - это рекламная компания GAP, мире, где 30% населения страдают от ожирения и это считается нормой, где рак однообразия пожирает нашу культуру.
Я живу в унифицированном мире, где сами каналы дистрибьюции создали переработанную культуру, подобно переработанным продуктам. Процесс производства означает, что все должно быть экономически выгодно, упрощено, легко варьироваться из одного и того же основного набора ингредиентов.
Культура, кино, музыка, литература, искусство, туризм, архитектура, журналы - все могло бы иметь перечень ингредиентов, как еда из супермаркета, плюс вкусовые добавки, чтобы сделать безвкусный продукт аппетитным и вызвать привыкание. Разница между продуктами сейчас практически незаметна, уникальные качества, определяющие индивидуальность, незначительны, но громко расхваливаются. Города становятся похожими друг на друга, в какой бы части света вы ни находились.
Парадоксально, но создавая воспроизводимую культуру, мы запрещаем другим производить ее непатентованные варианты. Мы запрещаем производить и распространять непатентованные лекарства, которые спасли бы жизнь миллионам людей в развивающихся странах. Мы запрещаем копирование наших брендов в странах третьего мира, где царствует нищета и наши цены недоступны.
Мы живем в мире настолько преисполненном любви, что мы больше не знаем, как отыскать ее, настолько сильна сила духа, что нам приходиться с ней не считаться. Мы живем в мире с таким потенциальным позитивом, что выбираем жить в негативе. Борьба - это все, что у нас есть, но разве это хорошо?
Я стараюсь изо всех сил понять мир, в котором живу, и я больше не вижу леса из-за деревьев, города из-за кафе. Пространство вокруг меня заполнено стандартными молекулами, нанотехнологией невидимых машин для воспроизведения, которые начинают уничтожать все вокруг, атмосферу, воздух, которым мы дышим, задыхаясь без кислорода.
Мы заставляем общество стремиться к некоторым вещам и совершать неосознанный выбор. Эта жажда контролируется своего рода генной инженерией, изменением ДНК. Мы - те ученые, которые знают, какие образы, цвета, шрифты и слова повлекут нужную реакцию.
Суть в том, что мы создали для общества и для нас самих палитру очень лимитированных альтернатив и выбора, однородный набор звеньев ДНК из которых мы создаем всю мировую культуру. Мы живем в мире посредственности, где рычаги управления чувствами включены. В этой ограниченной среде мы воспринимаем видимые холмы и равнины, свет и темноту, но палитра состоит только из 256 цветов. Мы лимитируем наше воображение, используем одинаковые приемы и разучились смотреть вперед.
Мир движется от высокого разрешения к низкому, от безграничных возможностей к 72 dpi.
Мы забываем, что мы можем изменить правила, я имею в виду реально изменить правила. Мы просто варьируем то, что у нас уже есть, вместо того, чтобы позволить чему-то новому случиться или пополнить наш ограниченный язык. Мы забыли, как чувствовать и понимать хаос и доверять удаче. Мы разучились доверять себе и потеряли смелость быть реально другими. Мы забыли, что другие культуры и народы заслуживают уважения и у них есть, чему учиться, и мы не знаем, как остановиться в своем желании навязывать другим свою культуру и видение мира. И нам непонятно, когда другие культуры отвергают нашу, особенно когда мы отвргли все остальные или ассимилировали их в нашу ограниченную культуру.
Искусство и коммерция сегодня не совмещаются. Целью является наименьший общий знаменатель, максимальная товарная привлекательность. Это объясняет, почему все однородно, усреднено и посредственно. Мы противодействуем этому криком, или выбираем часть эмоциональной территории, которую называем своей. Мы выбираем голубой, или круглый или гранж или М и кричим об этом, чтобы казаться другими. Или мы выбираем машины или спорт или цветы или наркотики.
Так же и с брендами. На самом деле, нет разницы между starbucks, nike, virgin, ford, macdonalds. Опять же, небольшие вариации в лимитированном наборе выразительных средств звучат громко и гордо. В этой матрице воображения настоящая революция никогда не произойдет, и любое реальное отличие клеймят как заклятого врага.
Вы можете спросить, какое отношение это имеет к дизайну? Сегодня основной характеристикой дизайна является его взаимозаменяемость и минимальный риск. Качество дизайна необыкновенно высоко, стандарты производства непревзойденны, мастерство великолепно, но большинство из этого мы уже видели. Мы восхищаемся эстетическими и техническими стандартами, но это нас не трогает.
Мы увязли в мире страха. Страха, что мы не выживем, страха потерять работу, страха, что кто-то нападет на нас, страха быть не такими как все, страха открыто критиковать свои правительства и их действия, страха неудач, страха, что что-то, все равно что, случится, боязни страха. Эта постоянная подспудная тревога утомляет и обечеловечивает нас. Неудивительно, что мы боимся поднять наш голос.
Но мы должны поднять наш голос. Ради самих себя и общества, в котором мы живем, мы должны изменить правила. Мы должны принять риск и опасность, возможность расширить сознание. Мы должны открыть двери для информации, стать получателями мира, а не просто передатчиками. Мы должны принять технологию, которая позволит изменять наши сообщения, вместо того чтобы выдавать предопределенные варианты. Мы должны принять альтернативу Голливуда, в нашей жизни, шагнуть за пределы AOL Timewarner, Диснеизации нашей жизни.
Другими словами, мы можем мыслить другими понятиями. Мы можем говорить о любви к ближнему, о новых возможностях и знаниях и просвещении. Мы можем использовать свои возможности, чтобы просвещать, а не диктовать. Мы можем разорвать этот круг.
Мы должны придать новое истинное значение этой фразе, думать по-другому, и подумать, что мы можем изменить к лучшему.
В ответ на вопрос в названии лекции «что дальше?» - я могу лишь сказать - я не знаю. Но если мы не изменим планы, мы никогда не узнаем.
|